Вернувшись в палату, я забрался под одеяло и унял сбившееся дыхание. Вроде и побегал немного, а всё равно сердце стучит как бешенное. Неделю на койке провёл, всего несколько ранений и я уже потерял форму. Обидно. Кстати, тапки я от уличной земли оттёр, как и руки помыл, чтобы керосином не пахли. В кабинете врача было всё необходимое, вот и почистился.

Когда Пантелеймон открыл дверь, держа в одной руке тарелку с кашей, сейчас было утро следующего дня, завтрак, то застал меня за гимнастикой. Пора-пора возвращаться к своей прежне форме, а то чуть позанимаюсь, тут же в пот бросает да дыхание сбивается.

- Ну что там, Пантелеймон Васильевич, следствие всё ещё идёт? - спросил я, оборачиваясь к санитару, не прекращая занятия по тренировке корпуса, проще говоря, положил руки на бока и поворачивался то влево всем корпусом то вправо.

- Полицейские уже уехали, Максим Евгеньевич. Говорят точно поджог, а вот жандармы всё ещё тут. Врача нашего забрали. Как нашли при обыске в его кабинете какие-то доказательства, так и увезли. Ещё ночью, до рассвета, - ответил тот, расставляя на табуретке тарелку и кружку с чаем. - Сейчас поснедаете и я тазик с водой принесу. Помывку велели провести.

Табуретка у меня заменяла столик, кроме неё и койки больше никакой мебели в помещении не было.

- Понятно, - вздохнул я, стараясь не выдавать своих чувств.

Вчера, как только я вернулся в палату и устроился под одеялом, почти сразу забили тревогу, горел дом Земскова. Естественно нас стали эвакуировать, все строения всё же деревянные. Пантелеймон меня еле добудился, пришлось сделать вид что крепко сплю, а так ничего, прихватил вещи и, завернувшись в одеяло, вышел во двор и прошёл следом за другими больными в сад. Тут и женщины с первого этажа мелькали, мужчины на втором были. Часть больных встали в шеренгу, передавая друг другу вёдра, чуть позже и пожарные подоспели. Естественно газету, разбросанную мной, находили, часть Земсков торопливо и надо сказать испуганно прибирал, отбирая её у персонала или больных, даже непонятно как тот так быстро появился, но и полицейским одна в руки досталась, они прибыли с пожарными. А дальше понятно. Когда остатки дома потушили, тут уже вовсю шуровали жандармы. Земскова допросили и вежливо попросили показать кабинет. Тот будучи уверенным что там ничего не найдут, легко дал согласие... Ох как же он орал потом.

Что было дальше, я не досмотрел, после трёх часов стояния в саду, нас, наконец, проводили в пропахшее дымом здание больницы, размещая по палатам. Так что новости я собирался узнать от Пантелеймона. Значит, Земскова забрали? Хм, хорошо, на то и был расчёт. Я ему в кабинете в ящик стала, причём запертый ящик, подложил газету, методичку, деньги и часы с его инициалами. Пусть потрепыхается, заслужил скотина.

- Понятно, - протянул я, заканчивая с кашей и принимаясь за чай. - Ещё новости, какие есть?

Слушая все те новости, что вываливал на меня санитар, я размышлял о своих шагах. Как не крути, а в первое время деньги на руках нужно официально подтверждать, мол, откуда они берутся. Это чтобы меня не связали с Земским. Нас больных не опрашивали, видимо не посчитав это нужным, но перестраховаться всё же стоило. От Пантелеймона я узнал, что к обеду должен прибыть временный врач на замену арестованного, он и продолжит вести работу. Это всё пока не назначат нового и не отстроят новую избу для врача. Всё же от старой остались едва ли нижние венцы сруба, остальное всё сгорело. Только и стоит в центре печь, вот и всё.

- Пантелеймон Васильевич, есть деловой разговор, - сказал я, когда тот закончил меня обтирать.

После пожара, старшая сестра милосердия, что осталась временной старшей после ареста Земскова, распорядилась провести помывку всех больных, что персонал и делал. После моих слов тот насторожился, заинтересованно глянув на меня из-под кустистых бровей. Пантелеймон, как и Никифор, уволившись из армии по сроку службы, а служили они так же санитарами при военном госпитале, были хваткими молодцами и знали что им нужно. В общем, за деньги были готовы на всё. Вот и сейчас тот чуть ли не в стойку встал.

Дотянувшись до подушки, я достал часы и показал их ему, сообщив:

- У меня сейчас трудности с деньгами, стеснён я в них, поэтому хочу заложить часы. Именно заложить с возможностью выкупа. Перстень закладывать не буду, фамильный, да и часы отец подарил, но стеснение в средствах вынуждает пойти меня на эту крайнюю меру. Так вот, Пантелеймон Васильевич, не могли бы вы пригласить сюда человека, который занимается выкупом разных ценных вещей? Часы как видите из жёлтого металла, не золотые, просто позолоченные.

- Есть у меня один знакомец, могу привести, - кивнул тот, жадно глянув на часы. - Могу и сам снести, если доверите.

Санитар был ещё тем пройдохой и доверия у меня естественно не вызывал, однако я кивнул и протянул ему их.

- Конечно, вот держите. Примерная их стоимость около двухсот рублей. Согласен отдать их за сто.

- Вряд ли Семён купит их за такую цену, - с сомнением сказал санитар. - Лучше я всё ж приведу его сюда.

- Было бы неплохо, - согласился я, на это и рассчитывая.

Тот, закончив работу, ушёл, о своём проценте намекнуть санитар не забыл, а я продолжил заниматься делом. Новый врач приехал, куда раньше ростовщика, но до меня дойти не успел, местный ростовщик сделал это первым. Пантелеймон привёл его и тут же поспешил уйти. Временный врач обходил палаты, и тот должны был сопровождать его.

Сам ростовщик был круглый как колобок, комплекция как у Земскова, на полголовы ниже меня, одет в достаточно приличную одежду, хотя заметно ношенную. В общем, со стороны мелкий купец с небольшим доходом. В принципе всё правильно. Откуда у Пантелеймона возьмётся в знакомых серьёзный делец? Нет, это была мелочь, шелупонь, близкое понятие барыга, что скупает краденное.

Торговался тот яростно, сбрасывая цену, но удержать её на сорока шести рублях двадцати семи копейках я смог. Слишком мало из того на что я рассчитывал, но вполне хватало. Главное деньги, что я получил и убрал под подушку теперь стали легальными. Под конец торга к нам врач со своим табором из персонала заглянул, свидетели были. Получив часы и мои крепкие заверения, что я их в скором времени выкуплю, ростовщик покинул палату и мной занялся врач. Осмотрел, велел сменить повязки, кровила рана на бедре, и покинул палату, а я же поспешил водой из кувшина намочить их. А то опять драть по живому будут, садисты.

В этот раз мной занимался не врач, а сестра милосердия, помогал её Пантелеймон. Несмотря на все опаски, бинты были аккуратно сняты и наложены новые, тоже аккуратно, претензий у меня не возникло. Не смотря на близость женщины, а у меня её давно не было, и на касание тела пальчиками, медсестра желания у меня не вызывала. Лет сорок её было, да и остальные тоже в возрасте. Молоденьких совсем не было, а жаль.

Когда все процедуры были закончены, я вышел в коридор и позвал Пантелеймона. Тот был занят, работал в соседней палате, но обещал, как закончит, сразу зайти ко мне. Тот так и сделал, минут через двадцать зашёл, вопросительно глянув на меня.

- Нужен портной с готовой одеждой под меня. Одежда под горожанина среднего достатка. Обувь, лучше сапоги по моему размеру, ну и саквояж для личных вещей. При возможности нужна трость, а то я припадаю на левую ногу... Это за прошлую работу и за будущую.

- Всё будет сделано в лучшем виде, Максим Евгеньевич, - поклонился тот, принимая от меня рубль.

Надо сказать, санитар не оплошал, видимо связями за эти два года обрасти он успел, так что не прошло и часа, как во дворик больницы въехала небольшая одноконная пролётка, которую покинули двое мужчин, я так понял портной с помощником. В их руках были узлы. На двоих много, так что они напрягли и Пантелеймона, что их встречал, для переноски вещей. Отойдя от окна, через которое я за ними следил, захромал к своей палате, к сожалению, окно моей палаты выходило на сад, вид конечно красивый, особенно осенних деревьев с желтеющими листьями, но всё же я бы предпочёл иметь вид из окна на совсем другую сторону.